Максимилиан Волошин. ОСЕНЬ

Промчалось веселое лето,

Настали осенние дни.

Как грустно и тяжко поэту,

Когда наступают они.

Как грустно лесною тропою

Идти между голых дерев.

Шуршат лишь листы под ногами,

Упали они, пожелтев.

Кисти рябин покраснели,

Меж желтых листочков висят,

Одни только сосны да ели

В зеленом уборе стоят.

Как грустно сидеть над рекою,

Она холодна и тиха,

И ветер несет над водою

Пожелтевшие листья, кружа.

Как грустно идут вереницей

Печальные серые дни,

И медленно птица за птицей

К югу летят журавли.

20 авг<уста>1891

      Максимилиан Волошин. СТИХОТВОРЕНИЯ 1891-1931 годов, НЕ ВОШЕДШИЕ В АВТОРСКИЕ КНИГИ (Сб. ПАРАЛИПОМЕНОН)

@темы: Максимилиан Волошин. Стихотворения

---

Михаил Кузмин. Я чувствую: четыре...

Я чувствую: четыре

Ноги, и все идут.

Острей, прямей и шире

Глаза мои глядят.

Двойное сердце бьется

(Мое или твое?),

Берется и дается

Обоими сполна.

Коричневым наливом

Темнеет твой зрачок,

А мой каким-то дивом

Сереет, как река.

Тесней, тесней с любимым!

Душа, и плоть, и дух, –

И встанешь херувимом,

Чудовищем небес.

7 ноября 1924

---

Михаил Кузмин. ИДУЩИЕ

В сумерках идут двое.

По разделяющимся длинным ногам

видно,

что они – мужчины.

Деревья цветут,

небо зеленеет,

квакают лягушки.

Идут они вдоль канала.

Они почти одинакового роста,

может быть – одного возраста.

Они говорят о деревьях и небе,

о Германии и Италии,

о плаваньи на «Левиафане»,

о своих работах и планах,

о проехавшей лодке,

о вчерашнем завтраке.

Иногда в груди одного

оказываются два сердца,

потом оба перелетают в другую грудь,

как мексиканские птички.

Если их руки встретятся,

кажется,

что из пальца в палец

переливается тепло и кровь.

Состав этой крови – однороден.

Они могут бегать, грести

и сидеть за одним столом,

занимаясь каждый своим делом.

Иногда улыбнутся друг другу –

И это – будто поцелуй.

Когда щека одного

коснется щеки другого,

кажется – небо позолотело.

Они могут и спать на одной кровати...

разве они – не мужчины?

Они могут обменяться платьем,

и это не будет маскарадом.

Если мир вспорется войною,

наступит новый 1814 год,

они рядом поскачут на лошадях,

в одинаковых мундирах,

и умрут вместе.

Огромная звезда повисла.

Из сторожки выходит сторож,

запирает двери на ключ,

ключ кладет в карман.

Посмотрел вслед паре,

и может насвистывать,

что ему угодно.

20 октября 1924

---

Михаил Кузмин. Ко мне скорее, Теодор и Конрад!..

Л. Ракову

Ко мне скорее, Теодор и Конрад!

Душа моя растерзана любовью,

И сам себе кажусь я двойником,

Что по земле скитается напрасно,

Тоскуя о телесной оболочке.

Я не покоя жажду, а любви!

Сомнамбулы сладчайшее безумье,

Да раздробившийся в сверканьях Крейслер,

Да исступленное блаженство дружбы –

Теперь водители моей судьбы.

      Песок, песок, песок...

      Жаркие глыбы гробницы...

      Ни облака, ни птицы...

      Отбившийся мотылек

      В зное недвижном висит...

      Всё спит...

      Как мир знакомый далек!

      Шимми и небоскребы

      Уплыли: спутники оба

      Читают на входе гроба

      Не понятное мне заклятье,

      Как посвященные братья.

      Смерть? объятья?

Чужое, не мое воображенье

Меня в пустыню эту привело,

Но трепетность застывшего желанья

Взошла из глубины моей души.

Стучало сердце жалкое: откройся,

Мне всё равно: таишь объятья, смерть,

Сокровище царей, богов бессмертье.

Я дольше ждать, ты видишь, не могу.

      Фейдт и Гофман улыбнулись,

      Двери тихо повернулись.

      Сумрак дрогнул, густ и ал,

      Словно ветер пробежал...

      И выходит...

Игра несоответствий вам мила!

Я вижу не в одежде неофита,

Не в облаченьи древнего Египта,

А в пиджаке последнего покроя,

С высокой пуговицей, узкой тальей,

Давно известного мне человека.

Прямой, как по линейке, узкий галстух,

Косой пробор волос, светлее русых,

Миндалевый разрез апрельских глаз,

Любовным луком вычерчены губы,

И, как намек, саксонский подбородок...

Назад откинут юношеский стан,

Как тетива, прямы и длинны ноги,

Как амулеты, розовые ногти...

На правой, гладко выбритой щеке

Темнеет томно пятнышко Венеры.

Известно все, но золотой туман,

Недвижный и трепещущий, исходит...

Оцепенение, блаженный сон,

И ожидание, любовь, желанье, –

Соединилось всё, остановившись.

А мотылек усталый опустился

На кончик лакированной ботинки

И белым бантиком лежать остался.

О, золотистая струя рейнвейна!

Всё кажется, что скрытая игра

Пробьется пеной на твою поверхность.

      Сердце, могу ль

      Произнести я

      Полное имя?

      Тайну хранить

      Трудно искусству...

      Маску надев,

      Снова скажу:

      Гуль!

Я принимаю!.. сладко умереть,

Коснувшись этих ног, руки, одежды,

В глазах увидев ласточек полет,

Апрельский вечер, радугу и солнце!

Ответ, ответ, хоть уголками губ!

Ты улыбнулся. Спутники стояли,

Едва заметные, у стен гробницы.

– Но я не смерть, а жизнь, – произнеслось. –

Всё, что пленяет, что живет и движет,

Всё это – я! Искусство, города,

Поездки дальние и приключенья,

Высокие, крылатейшие мысли,

И мелочи быстротекущей жизни,

И блеск, и радость, ревность и страданье,

Святая бедность и веселый голод,

И расточительность, любовь и слава,

Всё это – я, всё это – я. Узнал ты?

– Я принимаю! я изнемогаю

От жажды. Напои живой водою,

О Гуль! душа моя, судьба и сердце –

Вот сделалось всё шатким и непрочным,

Капризным, переменчивым, как жизнь.

Опасное блаженство! но я понял:

Покой устойчивый подобен смерти.

Куда меня, о Теодор и Конрад,

Вы завели, в чужом воображеньи

Явился я непрошеным пришельцем.

Найдется ль место мне в твоих мечтах?

Но парус поднят... и – плыви, галера!

Сокровище царей, оно со мною!        

Апрель 1924

---

Михаил Кузмин. Крашены двери голубой краской...

Крашены двери голубой краской,

Смазаны двери хорошо маслом.

Ночью дверей не слышно,

Ночью дверей не видно...

      Полной луны сила!

Золото в потолке зодиаком,

Поминальные по полу фиалки,

Двустороннее зеркало круглеет...

Ты и я, ты и я – вместе...

      Полной луны сила!

Моя сила на тебе играет,

Твоя сила во мне ликует;

Высота медвяно каплет долу,

Прорастают розовые стебли...

      Полной луны сила!

Февраль 1923

---

Михаил Кузмин. Я книгу предпочту природе...

Я книгу предпочту природе,

Гравюру – тени вешних рощ,

И мне шумит в весенней оде

Весенний, настоящий дождь.

Не потому, что это в моде,

Я книгу предпочту природе.

Какая скука в караване

Тащиться по степи сухой.

Не лучше ль, лежа на диване,

Прочесть Жюль Верна том-другой.

А так – я знаю уж заране,

Какая скука в караване.

Зевать над книгою немецкой,

Где тяжек, как картофель, Witz*,

Где даже милый Ходовецкий

Тяжел и не живит <? > страниц.

Что делать: уж привык я с детской

Зевать над книгою немецкой.

Милей проказливые музы,

Скаррона смех, тоска Алин, –

Где веселилися французы

И Лондон слал туманный сплин.

Что в жизни ждет? одни обузы,

Милей проказливые музы.

Не променял бы одного я

Ни на гравюру, ни на том –

Тех губ, что не дают покоя,

В лице прелестном и простом.

Пускай мне улыбнутся трое,

Не променял бы одного я.

Но ждать могу ли я ответа

От напечатанных листков,

Когда лишь повороты света

Я в них искать всегда готов,

Пускай мне нравится всё это,

Но ждать могу ли я ответа?

Я выражу в последней коде,

Что без того понятно всем:

Я книги предпочту природе,

А вас хоть тысяче поэм.

Любовь (когда она не в моде?)

Поет в моей последней коде.

13 марта 1914

_______________

*Острота (нем.).

---

Михаил Кузмин. КАБАРЕ

Здесь цепи многие развязаны, –

Всё сохранит подземный зал,

И те слова, что ночью сказаны,

Другой бы утром не сказал...

<1913>

---

Михаил Кузмин. ГАЗЭЛА

Мне ночью шепчет месяц двурогий всё о тебе.

Мечтаю, идя долгой дорогой, всё о тебе!

Когда на небе вечер растопит золото зорь,

Трепещет сердце странной тревогой всё о тебе.

Когда полсуток глаз мой не видит серых очей,

Готов я плакать, нищий убогий, всё о тебе!

За пенной чашей, радостным утром думаю я

В лукавой шутке, в думе ли строгой всё о тебе.

В пустыне мертвой, в городе шумном всё говорит

И час медлитель, миг быстроногий всё о тебе!

<1911-1912>

---

Михаил Кузмин. Зачем копье Архистратига...

Зачем копье Архистратига

Меня из моря извлекло?

Затем, что существует Рига

И серых глаз твоих стекло;

Затем, что мною не окончен

Мой труд о воинах святых,

Затем, что нежен и утончен

Рисунок бедр твоих крутых,

Затем, что Божеская сила

Дает мне срок загладить грех,

Затем, что вновь душа просила

Услышать голос твой и смех;

Затем, что не испита чаша

Неисчерпаемых блаженств,

Что не достигла слава наша

Твоих красот и совершенств.

Тем ревностней беру я иго

(О, как ты радостно светло!),

Что вдруг копье Архистратига

Меня из моря извлекло.

---

Михаил Кузмин. Объяты пламенем поленья...

Объяты пламенем поленья,

Трещат, как дальняя картечь.

Как сладко долгие мгновенья

Смотреть в немом оцепененьи

На нежно огненную печь.

Бросают лепестки авроры

Уж угли алые на нас,

А я, не опуская взоры,

Ловлю немые разговоры

Пленительных, знакомых глаз.

И близость всё того же тела

Дарит надежду новых сил –

Когда б любовь в сердцах пропела

И, пробудившись, захотела,

Чтоб уголь свет свой погасил!

---

Михаил Кузмин. НАДПИСЬ НА ПРАВОЙ ШПОРЕ

Какой скакун принять укол

И бремя сладкое достоин?

О жребий, ты ко мне не зол:

Я знаю, чей ты, милый воин.

---

Михаил Кузмин. НАДПИСЬ НА ЛЕВОЙ ШПОРЕ

Прекрасна участь этих шпор –

Сжимать прекраснейшие ноги.

Смотря на них, я полн тревоги

Желая сжать их с давних пор.

---

Михаил Кузмин. НА ПРЕДСТАВЛЕНИИ ПЬЕСЫ «НЕ БЫЛО НИ ГРОША, ДА ВДРУГ АЛТЫН»

Мы сидели рядом в ложе,

В глубине.

Нас не видно (ну так что же?)

В глубине.

Я рукой колени слышу

Не свои,

Руки я плечом колышу

Не свои.

Мне и радостно и глупо –

Отчего?

Я смотрю на сцену тупо...

Отчего?

И кому уста шептали:

«Вас люблю»?

Чьи уста мне отвечали:

«Вас люблю»?

«Ни гроша я не имею –

Вдруг алтын!»

Я от радости робею:

Вдруг алтын?!

---

Михаил Кузмин. HUITAIN*

Поют вдали колокола,

И чудится мне: «Рига, Рига».

Как хороша ты, как светла,

Любви продолженная книга.

Дождусь ли сладостного мига,

Когда Вас въяве обниму

И нежное придется иго

Нести не мне уж одному.

_______________

*Восьмистишие (фр.)

---

Михаил Кузмин. Я рассмеялся бы в лицо...

Я рассмеялся бы в лицо

Тому, кто мне сказал заране,

Что после сладостных лобзаний,

Размолвок, ссор, опять свиданий

Найду я прежнее кольцо,

Кольцо любовных обручений,

Надежд, томлений и мучений.

Как, я, Кузмин, опять влюблен,

И в Вас, кого люблю два года?

Не изменилась ли природа,

Иль нипочем мне стала мода,

Что я, как мальчик, увлечен

И что нетерпеливо жду я

Изведанного поцелуя?

Причуды милые Мюссе,

Где всё так радостно и чисто,

Фривольности ли новеллиста,

Воздушные ли песни Листа

Иль запах Chevalier d'Orsay, –

Понять ваш смысл определенный,

Ах, может лишь один влюбленный!

Читаю книгу целый час,

Читаю очень я прилежно,

И вместо строчек неизбежно

Я вижу, замирая нежно,

Лежащим на диване Вас.

Я отвернусь, глаза закрою,

Но тем мученья лишь утрою.

Лежит ленивое перо,

Лежу я сам на том диване,

Где Вы сидели после бани

В своем зеленом доломане,

Глядя и нежно и остро.

Ужели сердце позабыло

Всё то, что было, право, было?

А я так помню как вчера

И вместе с тем так странно ново,

Что Вас люблю я, не другого,

И что твержу одно лишь слово

Я от утра и до утра

(Как то ни мало остроумно):

«Люблю, люблю, люблю безумно».

---

Михаил Кузмин. СОНЕТ

В последний раз зову тебя, любовь,

Слабеют силы в горестном усилье...

Едва расправлю радостные крылья,

Взбунтуется непокоренной кровь...

Ответь мне «да», – молю, не прекословь.

Лишь для тебя прошел десятки миль я.

О, связки милые, о, сухожилья,

Двойные звезды глаз, ресницы, бровь.

Кольцо дано не на день, а навеки.

Никто другой, как я, тебя не звал,

Я вижу лишь тебя, закрывши веки...

Зачем прибой стремит свой шумный вал?

Едва домчавшись, он отпрянет снова,

Во всех скитаньях ты – моя основа...

31 марта 1912

---

Михаил Кузмин. УТРО

Звезды побледнели,

небо на востоке зеленеет,

ветер поднялся,

скоро заря засветит.

Как легко дышать

после долгой ночи,

после душных горниц,

после чада свечей заплывших!

Пенье доносится снизу,

с кровли виден город,

всё спит, всё тихо,

только ветер в саду пробегает.

Как лицо твое бледно

в свете звезд побледневших,

в свете зари нерожденной,

в свете грядущего солнца!

<1907>

---

Михаил Кузмин. Если б ты был небесный ангел...

Если б ты был небесный ангел,

Вместо смокинга носил бы ты стихарь

И орарь из парчи золотистой

Крестообразно опоясывал бы грудь.

Если б ты был небесный ангел,

Держал бы в руках цветок или кадилу

И за нежными плечами

Были б два крыла белоснежных.

Если б ты был небесный ангел,

Не пил бы ты vino Chianti*,

Не говорил бы ты по-английски,

Не жил бы в вилле около Сан-Миньято.

Но твои бледные, впалые щеки,

Твои светлые, волнующие взоры,

Мягкие кудри, нежные губы

Были бы те же,

Даже если бы был ты небесный ангел.

<1906>

_______________

*Вино Кьянти (ит.).

---

Михаил Кузмин. Ко мне сошел...

Ко мне сошел

блаженный покой.

Приветствовать ли мне тебя,

сын сна,

или страшиться?

И рассказам о кровавых битвах

там, далеко,

где груды мертвых тел

и стаи воронов под ярким солнцем,

внимаю я

равнодушно.

И повести о золотом осле,

столь дорогой мне,

смеху Вафилла кудрявого,

Смердиса пенью,

лирам и флейтам

внимаю я

равнодушно.

На коней белогривых с серебряной сбруей,

дорогие вазы,

золотых рыбок,

затканные жемчугом ткани

смотрю я

равнодушно.

И о бедственном дне, когда придется

сказать «прости» милой жизни,

вечерним зорям,

прогулкам веселым,

Канопу трижды блаженному,

я думаю

равнодушно.

Не прислушиваюсь я больше к твоим шагам,

не слежу зорким ревнивым глазом

через портик и сад

за твоею в кустах одеждой

и даже,

и даже

твой светлый взор

серых под густыми бровями глаз

встречаю я

равнодушно.

---

Михаил Кузмин. Что ж делать, что ты уезжаешь...

Что ж делать, что ты уезжаешь

И не могу я ехать за тобой следом?

Я буду писать тебе письма

И ждать от тебя ответов,

Буду каждый день ходить в гавань

И смотреть, как корабли приходят,

И спрашивать о тех городах, где ты будешь,

И буду казаться веселым и ясным,

Как нужно быть мудрецу и поэту.

Накоплю я много поцелуев,

Нежных ласк и изысканных наслаждений

К твоему приезду, моя радость,

И какое будет счастье и веселье,

Когда я тебя на палубе завижу

И ты мне махнешь чем-нибудь белым.

Как мы опять в мой дом поедем

Среди садов тенистого предместья,

Будем опять кататься по морю,

Пить терпкое вино в глиняных кувшинах,

Слушать флейты и бубны

И смотреть на яркие звезды.

Как светел весны приход

После долгой зимы,

После разлуки – свиданье.