понедельник, 04 апреля 2016
Выйди, писатель, на поприще жизни,
Сей просвещенье любви и добра.
Верь, ты послужишь на пользу отчизне,
Честно посеяв свои семена.
Верь, что принявшие слово ученья,
Свято в сердцах его будут хранить,
Верь, что и внуки твои с восхищеньем
Будут тогда о тебе говорить.
Сей просвещенье рукою ты сильной,
Семя ученья бросай в борозды.
Верь, что приидет час жатвы обильной,
Он же – награда тебе за труды.
10 сент<ября> 1892
Матвейково
Что такое жизнь –
Зло или добро?
Что есть цель для жизни?
Вот уже давно
Эти два вопроса
Пред людьми стоят.
Но, увы! Их люди
Долго не решат.
Кто же из народа
Первый произнес,
Задал сей от века
Роковой вопрос?
То был не философ,
То был не мудрец –
Сам он появился
Из людских сердец.
Многие решали –
Не могли решить.
Что же людям делать?
Как им поступить?
Только лишь однажды
Был вопрос решен,
Но, увы! нам, людям,
Недоступен он.
Кто же был тот смелый,
Кто решил вопрос?
То был наш Учитель
Иисус Христос.
Он сказал: «Любите
Всех, как и себя.
Вам закон великий
Будет от меня».
Вот где цель для жизни:
Эта цель – добро,
Жизнь же – достиженье
Вечное его.
10 сент<ября> 1892
Матвейково
Гроза гремела. Содрогалась,
Как будто в судоргах, земля.
И в воплях к небу порывалась.
А небо, страшно грохоча,
Как будто рушилось на землю,
И пламень тучи разверзал.
А я, громам и стонам внемля,
На это в ужасе взирал.
Но вот, гроза уже промчалась,
И ветер тучи разогнал,
И снова солнце показалось,
И свод небесный засиял.
И обновленная природа,
Восстав как будто бы от сна,
Блистала блеском изумруда,
И капли крупные дождя
На каждом листике блистали.
Так после гнева и печали,
Омывшись чистыми слезами,
Вновь обновляется душа.
30 июля 1892
Воробьевы горы
Дождливые ночи, дождливые дни,
Печальные думы наводят они.
Бывало, наступит такая пора:
Проснешься, а дождик давно уж с утра,
Как мелкою сеткою, все моросит.
Заглянешь в окошко: картины унылы,
В них видится скука и холод могилы.
Вон лес в отдалении темный стоит,
У леса деревня на скате видна:
Убогие избы соломой покрыты,
Дорога пред избами стадом изрыта –
И все покрывает дождя пелена.
Как грустно! Гулять ли я, что ли, пойду –
Лишь только по грязной дороге скольжу.
Домой ворочуся ли, стану читать,
Да мысли не лезут и лень понимать.
И стану в окошко глядеть я опять.
И вижу унылые те же картины –
И ту же деревню, и те же равнины.
И скучно, и нечем досуга занять...
Село Проскурово
30 июля 1892
Ах вы, годы, мои годы!
Ах, ты юность моя! где ты?
Где пора любви, свободы?
Ах! Промчались эти лета!
Где и та, с которой ночи
Мы в ту пору коротали,
И которой чудны очи
Мне всю душу прожигали?
Но и та по воле рока
Вечным сном уже почила,
И в стране иной, далекой
Ее грустная могила.
Да! Бывало той порою:
Только солнце заходило,
Мы уж с нею под сосною.
Быстро время проходило.
Не успеешь оглянуться –
А восток уже белеет,
Птицы с криком пронесутся,
Ветер утренний повеет.
И пора уж расходиться.
Золотое время было.
Ах! Ему не возвратиться.
А прошедшее все мило!
28 июля 1892
Недвижно я стою, смущением объятый.
Гляжу: внизу передо мной,
Повитые туманной синевой,
Виднеются и храмы и палаты.
Заката луч на куполах
Горячим золотом сверкает и искрится.
Москва! Москва! Кто духом не смутится?
В чье сердце не войдет невольно страх?
Да! Семь веков! А что ты претерпела!
Тебя татарин грабил злой
И жег тебя – и ты горела.
Под Иоанновой рукой
Ты казни страшные терпела.
Но ты в беде не оскудела,
Ты встала вновь! И грянул бой!
Мы отступали, на сожженье
Тебя оставивши, и нам
Ты послужила во спасенье,
Но в гибель дрогнувшим врагам.
<1892>
На Воробьевых горах
Вот промчалися годы. И много воды
В это время утечь уж успело,
Много, много теперь изменилася ты,
Много, много теперь постарела.
Так, бывало, нахлынут осенней порой
На природу внезапно морозы
И завянут, поникнут своей головой
Прежде чудные, пышные розы.
Так завяла теперь и твоя красота,
Седина в волосах появилась,
Ты не та, ты не та, что ты прежде была,
Ты во многом теперь изменилась.
Побледнела, поблекла окраска ланит,
И очей твоих блеск молненосный.
Старость скоро придет – неустанно твердит
Тебе голос какой-то несносный.
Да, бывало то юною, лучшей порой:
Молодежь все тебя окружала,
И ходил за тобою поклонников рой,
Ты ж искания их отвергала.
Ты теперь и сама выйти замуж не прочь,
Но, увы! уж пора миновалась.
И одна лишь осенняя грустная ночь
Взамен счастья и блеска осталась...
Вот снова бал. Шум, говор, хохот.
Горят огни. Блестит паркет.
Несется с хор оркестра грохот
И веселится людный свет.
Ты гордо так перед толпою
Стоишь, блистая красотой.
Бледнеет все перед тобою,
Твоих очей горящий зной.
Как огнь душу прожигает
И все в тебе людей пленяет,
Как лето жаркою порой –
Ты подавляешь красотой.
Но уж, увы! своей рукою
Коснулся ныне свет тебя.
И, пламень сердца холодя,
Он тяготеет над тобою.
Теперь признанья и моленья
От всех поклонников твоих
Внимаешь и без сожаленья
Ты отвергаешь тотчас их.
Теперь не та уже ты стала,
Какой была еще тогда,
Когда впервой при блеске бала,
Ты в свет холодный выступала,
Кругом с смущением глядя.
Уж нет той робости движений
И той сердечной простоты,
Того стыдливого смущенья,
Которым так пленяла ты.
Но ты царица. Ты прекрасна.
Кого сравнить теперь с тобой?
Ты хороша, но и ужасна
Своею жгучей красотой.
10 апреля <1892>
Душа моя в полночный час
Не раз уж тосковала.
И понял я, увидя вас,
Чего она искала.
И в жизнь мою проникли вы,
Как светлый луч в ненастье,
Зажгли в груди огонь любви
И сердцу дали счастье.
Я только лишь тогда живу,
Как раз лишь вас увижу,
Ваш образ в сердце я ношу,
Люблю и ненавижу.
Теперь пришел великий час
Христова Воскресенья,
Могу ли я поздравить вас,
О, чудное творенье?
Могу ль в сей праздник для небес
Обычаем отчизны
Я вам сказать «Христос Воскрес»
Без вашей укоризны?
Быть может, вы, прочтя письмо,
Со взором удивленным
Как будто спросите его:
Кто ты, поэт влюбленный?
Но что вам в имени его,
Что в имени поэта?
Оно не скажет ничего
Безвестное для света.
И лучше пусть останусь я
В печали и забвеньи,
Тебя душою всей любя
И славя в песнопеньи.
28 марта 1892
Душа моя в полночный час
Не раз уж тосковала.
И понял я, увидя вас,
Чего она искала.
И в жизнь мою проникли вы,
Как светлый луч в ненастье,
Зажгли в груди огонь любви
И сердцу дали счастье.
Я только лишь тогда живу,
Как раз лишь вас увижу,
Ваш образ в сердце я ношу,
Люблю и ненавижу.
Теперь пришел великий час
Христова Воскресенья,
Могу ли я поздравить вас,
О, чудное творенье?
Могу ль в сей праздник для небес
Обычаем отчизны
Я вам сказать «Христос Воскрес»
Без вашей укоризны?
Быть может, вы, прочтя письмо,
Со взором удивленным
Как будто спросите его:
Кто ты, поэт влюбленный?
Но что вам в имени его,
Что в имени поэта?
Оно не скажет ничего
Безвестное для света.
И лучше пусть останусь я
В печали и забвеньи,
Тебя душою всей любя
И славя в песнопеньи.
28 марта 1892
Грустно ветер на улице воет,
Вьюга дикую песню поет.
Сердце как-то и плачет и ноет,
Время скучно и долго идет.
И о прошлом с тоскою мечтая,
Я сижу, прислонившись к окну.
А за мной, трепеща и мерцая,
Тихо светит лампада в углу...
<Март 1892>
Месяца тихого блеск,
Шум набежавшей волны.
Моря немолчного плеск.
Горы безмолвья полны.
Все так прекрасно вокруг
Мир весь заснул в тишине.
Но отчего же, мой друг,
Грустно и горько так мне?
И отчего в эту ночь
Горе мое и тоску
Дальше и от сердца прочь
Я отогнать не могу?
И отчего же меня
Воздух так давит ночной?
Весь я – как будто не я,
Сам я как будто не свой.
Матвейково
Я помню ночь над спящею землею,
Когда впервой увидел море я.
Все спало вкруг. Казалось, тишиною
И чудной негой ночь была полна.
И тихий ветерок ветвями кипариса
Шумел сквозь сон, как будто, надо мной,
И ароматы роз ко мне неслися,
Вдали шумел немолкнущий прибой.
Гигантов-гор немые очертанья
Виднелись мне в том сумраке ночном.
Я был один и весь в свои мечтанья
И сладостные грезы погружен.
И думал я: «Ты ль это, о Таврида,
Страна былых, низвергнутых богов,
Где некогда богиня Артемида
Имела храм близ этих берегов?
Ты ль та страна, где жрица молодая
Томилась столько лет в печали и слезах,
С глубокой горечью и плачем вспоминая
О тех покинутых родимых берегах?»
28 февр<аля> 1892
Посвящается П. Зв<олинско>му
Сладострастно изгибаясь
Вкруг роскошных берегов,
Море шепчет, улыбаясь,
Тихим рокотом валов:
«Я люблю тебя издавна,
О, красавица моя!
И нигде не знаю равной,
Ни красивее тебя.
О, зачем же отвергаешь
Ты всегда мои мольбы
И лишь только позволяешь
Целовать твои стопы?»
Так земле шептало море
И, алмазами блестя,
На серебряном просторе
Разливалося, журча.
И земля, на солнце нежась
И насмешливо смеясь,
Ничего не отвечала –
И вот, море, разъярясь,
Шлет полки валов могучих,
И они шумят, ревут,
Но, разбившися о кручи,
Белой пеною падут.
И бессильной злобой полны,
Но, горя любовью к ней,
Вновь и вновь ложатся волны
У возлюбленной своей.
В гимназии на гимнастике.
14 февраля <1892>
Как все весело вкруг и красиво,
Как сверкает река бирюзой,
Как волнуются желтые нивы,
Как прозрачна лазурь надо мной.
Как приветливо солнце сияет,
Отражаясь в прохладной воде,
Как приятно меня продувает
Ветерок. А вверху, в вышине
Громко, весело песнь раздается,
Разливаясь, гремит надо мной.
Стая ласточек быстро несется,
Щебеча над открытой рекой.
И невольно широкой струею
Ширь полей мне вливается в грудь,
И, шумя своей темной листвою,
Манит лес в свою тень отдохнуть.
Полдень. Солнце жаром пышет,
Н ивы желтые палит.
Сонный ветер не колышет
Листья дремлющих ракит.
Все спешит скорей укрыться
Под живительную тень –
Мухи, люди, даже птицы –
И невольно давит лень.
Вон в тени между травою
Ручеек блестит, журчит
И живительной струею
К себе путника манит.
Рожь на солнце колосится,
Наливается зерно,
И от тяжести клонится
До земли почти оно.
Все так кажется красиво,
Все так кажется светло,
И желтеющая нива,
И зеленое гумно.
29 янв<аря> 1892
воскресенье, 03 апреля 2016
Иисус, людей Спаситель,
Дал себя за них распять,
Всех скорбящих Утешитель,
Проповедник и Учитель,
Показал пример страдать.
А они венец терновый
Из шипов ему сплели.
Он терпел, на все готовый,
И струи горячей крови
По челу его текли.
Из той крови, по преданью,
Роза выросла одна:
Утешение в страданье,
Жизни вечной ожиданье
Посылает нам она.
Эта роза есть святая
Та великая любовь,
Что Он умер, завещая,
Когда, людям все прощая,
Он молился за врагов.
26 янв<аря> 1892
Написано по просьбе Саблина
Позволь мне поздравить тебя, дорогая,
Здоровья и счастья тебе пожелать,
Чтоб весело жизнь твоя молодая
Прозрачной рекою широко неслась.
Конечно! – для счастия многого надо,
Но что же – здоровье уж есть у тебя.
А это ведь самое первое благо,
При том ты воздушна, легка...
Конечно, ведь ты не такое созданье,
Что дунешь – оно разлетится, как пар.
Но ты ведь (прости за такое названье)
Скорее воздушный, мне кажется, шар.
25 янв<аря> 1892
Роза – цвет самой Киприды
И эмблема красоты,
Что полуденной Тавриды
Пред тобою все цветы?
Солнце жаром палит,
Раскаляя гранит,
И ни облачка на небосклоне.
Все деревья стоят,
И листы не шумят,
И не двинется ветер на воле.
Тихо плещет волна,
Будто неги полна,
И гуляет себе на просторе.
И без меры в длину,
Без конца в ширину
Расстилается Черное море.
14 января 1892
<Москва>